тебе зашла? Соскучилась я!

— Ты-то?! Никогда такого не будет, что ты ко мне придёшь не от того, что тебе от меня нужно что-то, а просто чашку кофе выпить.

— Так и ты ко мне совсем не ходишь, — Рузя сделала вид, что обиделась.

— Я-то работаю и некогда мне по гостям ходить. Говори уже.

— Платье мне нужно. Котик на свадьбу дочери пригласил, а пойти не в чем.

— А котик купить тебе ничего не хочет? Ты понимаешь, как ты будешь смотреться на фоне того общества?

— Главное, чтобы они на моём фоне хорошо смотрелись и не плакали, — Рузя упёрла руки в бока и покрасовалась.

— Рузя, там панянки утончённые и образованные, а ты, куда со своей воскресной школой? Они музицируют, книжки читают, а что ты читала, кроме Евангелия?

В ответ на её слова Рузя сморщила носик:

— Я программку в театре всегда читаю.

— И криминальную хронику в городской газете! — вставила Зельда.

— Тихо! Эту тему закрыли, — Рузя изменилась в лице.

— Если ты думаешь, что ты закрыла книжку, то это не значит, что кто-то другой не захочет её почитать.

— Что ты хочешь сказать?!

— Ты меня поняла. Всё, что знают больше одного человека — не тайна, — Зельда по-хозяйски развернула отрез из корзины и задумчиво добавила: — Красивое платье может получиться.

— Ты уж постарайся для моего котика. А почему не спрашиваешь, на какую свадьбу я иду?

— Дочери пана Зеленского свадьба, — ответила Зельда. — Ты чего Рузя? Думаешь, я не знаю? Да и не забыла я, как на карты тебе бросала.

— А еще бросишь?

— Перебьёшься. Раздевайся, мерки снимать будем. Лучше расскажи, как вы с паном доктором за город съездили.

— А, может, мы в театр ходили? — игриво спросила Рузя.

— А он такой большой дурак, что молодую пани вместо загорода в театр поведёт? Уверена, что он умнее, чем ты его пытаешься выставить, — хихикнула Зельда, ловко орудуя шнурком, замеряя объёмы Рузиного спелого тела и записывая в тетрадку. — Рассказывай, как всё прошло.

— Хорошо прошло, — с хитрым лицом ответила Рузя. — Ты мне кофе грозилась сварить, так я подожду с рассказом.

— Вот хвойда! — Зельда смачно шлёпнула подругу по голой ягодице и рассмеялась. — Тогда быстро одевайся.

— Ждал он меня у театра, как и в прошлый раз. На мне платье было то, что ты мне отдала — из креп-жоржета в мелкий цветочек. Помнишь? Там еще вырез глубокий.

— Помню хорошо, почему тебе отдала. Неудачно получилось с тем самым вырезом — стоит чуть наклониться и всю грудь видно.

— Я ж и говорю, что глубокий. Шляпку соломенную нацепила. В общем, я как картинка была…

Зеленский снова опоздал, а Рузя, как мудрая молодая женщина, только хмыкнула погромче, чтоб упрёк показать, но промолчала.

— Доброго вам дня, — слегка поклонился пан Зеленский. — Должен извиниться за опоздание. Надеюсь, что вы меня простите.

— Доброго и вам. Раз должны извиняться, то извиняйтесь. И не затягивайте, а то так весь вечер пройдёт.

Зеленский растерянно оглянулся, словно надеялся на дружеский совет от прохожих. Но те проходили мимо, не очень обращая внимание на парочку. Тогда пан доктор стал на одно колено и, взяв двумя руками маленькую Рузину ладонь, с чувством поцеловал.

— Ой, ну что вы… — обрадовалась Рузя. — Зачем же так-то? Мне бы и одной вашей маленькой услуги хватило.

— Какой услуги?

— Я потом скажу, если будете хорошо себя вести. Так куда мы направляемся?

От возможности выбирать самому пан доктор задышал чаще, расплылся в улыбке и решительно спросил:

— Вы не хотели бы за город?

— Отчего бы не захотеть. Но вы обещаете быть ко мне внимательны и нежны.

Условие было принято. Когда их автомобиль остановился на берегу маленькой речушки, под сенью старого дуба, пан доктор постарался проявить оба эти качества по максимуму, нырнув между изящных ножек под подол из креп-жоржета в мелкий цветочек. Рузя тихо постанывала, запрокинув голову назад, и в самые острые моменты зажимала рот ладонью.

Час спустя, Рузя сидела на расстеленном пледе и жевала травинку, рассматривая бокал с вином на свет. Вино было Токайским — для Рузи почти роскошь — в тонком стекле отливало янтарём и словно светилось изнутри. Аромат вина напоминал букет цветов, запахи разнотравья и немного ржаного хлеба.

Рузя закрыла глаза и улыбнулась — скоро её примут в обществе, а раньше попасть туда она и думать не смела. Пан Доктор лежал здесь же, на пледе, и тихо похрапывал.

Закончив рассказ, Рузя, отпила маленький глоточек кофе, оттопыривая мизинец.

— День определённо удался. Мы чудесно отдохнули, — сказала Рузя.

— Не похоже, — сказала Зельда, хмурясь и наливая кофе из старой, медной турки с замысловатым рельефом по бокам.

— На что не похоже?

— На важную пани из общества.

— Это почему не похоже?! — заорала Рузя. — Это ты от зависти так говоришь, что не тебе, а мне так подфартило! А тебя, жидовку, и не берут в общество!

— Рузюнця, тебя можно по парижской моде одеть, всё равно по-крестьянски будешь смотреться, — рассмеялась Зельда, и, не обращая внимания на хамство, поставила на стол сливочное масло и белый хлеб. — А пан Зеленский — еврей. Это если ты не знала.

— Как это еврей? — брови у Рузи взлетели вверх. — Он доктор! А откуда тебе знать-то?

— А разве доктор обязательно должен быть не евреем? — зашлась от смеха Зельда. — Пан Зеленский двоюродным племянником моей маме приходится, а мне выходит какой-то там брат.

Рузя растерянно посмотрела себе на ладони, рассматривая линии на них. Линии сплетались, пересекались и снова разбегались в разные стороны.

— Зеля, ты не знаешь, где можно хорошего хироманта найти?

— Кого найти?! Херо… что?

— Хироманта. Это тот, кто по линиям руки может жизнь предсказывать.

— Рузя, твою жизнь я лучше всякого предсказателя могу рассказать. Ты, главное, ни в какое дерьмо больше не вляпайся. Не всегда может статься сойтись в тюрьме с дамским угодником.

Рузя зло хмыкнула и пнула Зельду под столом.

— Не говори при мне этого слова. А то…

— А то что? До чего ж ты ещё неразумная, — качала головой Зельда и гладила Рузю по волосам. — Откуда в такой миленькой головке столько злости? Тебе замуж нужно и ребёночка родить. А лучше двоих. Женщина, когда родит, всегда меняется. Мягче становится, женственнее.

Рузя положила голову на колени подруге и разревелась. Плечи её тряслись и вздрагивали, начиналась икота, а слёза продолжали литься рекой.

— Ну, поплачь, поплачь. Легче сразу будет. Плакать человеку нужно, иначе болезни изнутри съедят. Мне мама говорила.

— Прости меня! Не со зла это я…

— Конечно, не со зла, конечно…

Рузя успокоилась, села ровно,